Ваши не пляшут [СИ] - Александр Евгеньевич Сухов

вдаваться не стану. Процедура моего биоэнергетического воздействия на маму продолжалась всего-то минут пять. За это время её аура обрела обычную плотность, а физическое тело полностью освободилось от шлаков. При этом буквально всем внутренним органам пришлось поработать в режиме пиковой нагрузки, но это не опасно, время от времени подобный стресс даже полезен. На всякий случай также проверил состояние плода. Здесь все нормально, ровный зеленоватый фон свидетельствует о том, что алкоголь чудесным образом не повлиял на состояние здоровья моего будущего брата или сестренки. Все-таки нужно будет маме намекнуть, чтобы более ни грамма спиртного, если не хочет произвести на свет церебрального или сердечного инвалида. Впрочем Прасковья Григорьевна и сама не дура, все прекрасно понимает. А то, что вчера безбожно наклюкалась, дык свадьба — святое дело.

Из туалета маменька вышла хоть изрядно взбледнувшей, но вполне здоровой и весьма смущенной. Пришлось демонстративно отвернуться, мол ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю, ничего никому не скажу. Убедившись в том, что сын не обращает на нее внимания, рванула в сад, как я понимаю к летнему душу.

Я же, вдохновленный первым успехом на лекарском поприще, обратил свой магический взор на батю и братьев. С отцом все более или менее прилично, аура практически восстановилась, организм в общем и целом функционирует нормально, встанет опохмелится, хорошенько покушает и будет как стекло. Менее закаленные в алкогольных ристалищах братаны чувствовали себя значительно хуже. Похоже, святой принцип всякой пьянки — не понижать градусность принятых внутрь напитков им неведом, лакали все подряд и вперемешку. Этих обормотов лечить не стал. Поделом, нехай помучаются и ощутят на себе последствия неумеренного винопития.

Надолго в душевой кабинке мама не задержалась — все-таки не месяц июнь, когда водица в бочке с самого утра нагрета. Проскочила бегом мимо. Вскоре с кухни вновь стали доноситься характерные звуки готовки завтрака для заспавшихся мужиков. Я же, доев последний пирожок, отнес посуду на кухню. Не забыл маменьку чмокнуть в щечку и сказать пару ласковых слов, мол, если бы не было папки, я бы непременно взял её в жены. Чем изрядно повеселил вполне отошедшую от вчерашней гулянки женщину.

— Иди уж, болтун, погуляй. Поди, на речке тебя уже заждались твои музыканты. На обед не опаздывай. Сегодня на часок позже снедать сядем… или на два.

Выскочив из кухни, побежал к себе переодеваться в мотоциклетную одежку — все-таки я сегодня решительно настроен наладить отношения с Антониной Поляковой. Ужасть, какая славная дивчина, ножки ровные, грудь высокая аппетитная в ладошке не поместится — проверено намедни мимоходом, самое главное, без прилета ладошкой по мордасам, а с загадочной обнадеживающей улыбкой с её стороны. Прям Мона Лиза Леонардо. Хотя видал я эту Мону в натуре в самом Лувре, впечатления не произвела, поскольку абсолютно не соответствует моим стандартам женской красоты. Прошу эстетов от живописи не возбуждаться и не залупаться, дескать, чурбан неотесанный, ничего не понимает в высоком искусстве. Вполне допускаю, что глубоко заблуждаюсь, и в той дамочке что-то есть, но если бы передо мной стоял выбор завести близкие отношения с Джокондой или Антониной Поляковой, я бы, ничтоже сумняшеся, сделал его в пользу простой деревенской девчонки.

Распахиваю створку ворот, чтобы выкатить свой «CeZ-500» на улицу. Тут перед нашим домом, сверкая черным лаком и хромом, останавливается мечта всех автолюбителей этого мира «Werwolf-4000M». Смотрю и глазам не верю. Лимузин представительского класса, производства баварского автомобильного концерна «Shultz Rosendorn» и в нашем захолустье. Неужели с верного пути сбились? Сейчас выяснится, что это не какая-нибудь загородная усадьба боярина Прыткого или князя Москвина, и отправятся восвояси.

Для себя отметил волосатую (в самом буквальном смысле) лапу свешивающуюся из заднего окна с опущенным стеклом. Пальцы унизаны перстнями со сверкающими в солнечном свете нехилыми драгоценными камушками. Лишь потом мой взгляд переместился на владельца всего этого богатства, точнее на выглядывавшую из салона усатую физиономию жгучего брюнета лет под сорок непонятной национальности, то ли турок, то ли кавказец.

— Эй, пацан, — вообще-то я ожидал какого-нибудь акцента, однако обладатель лохматой руки обратился ко мне на чистом русском, — не подскажешь, где дом Зубовых?

— А с какой целью интересуетесь? — Я решил немного поиграть в одессита.

— Не твоего ума дело! — Однако борзый дядечка, надо бы его охолонить. Послать что ли в Большое? Не, лучше в Хохловку, она дальше расположена.

Хотел, было, открыть рот, но тут возле ворот нарисовалась Прасковья Григорьевна и по простоте крестьянской души выдала:

— Так здесь же, милостивый государь, тут мы Зубовы всем семейством и проживаем. — Ох уж мне это раболепие незнамо перед кем.

Лощеная рожа в автомобиле неожиданно расплылась в радостной доброжелательной улыбке. Однако после того, как мне нахамили, всякие внешние выражения благорасположения расцениваю как откровенную фальшивку. Примерно я уже догадывался, за каким надом появился здесь этот хлыщ. Даже физия его мне знакома. Имел удовольствие видеть на конверте одной из пластинок в доме Катьки Трофимовой, когда «имел счастье» с ней дружить. Так, дай бог памяти, Ага, вспомнил Лойко Макарский-Наливайченко, популярный исполнитель цыганских романсов, русских-народных и авторских песен, на чем, судя по дорогущему авто и перстням на пальцах, неплохо зарабатывает. Реципиенту он очень нравился, я же нахожу его пение слащавым до отвращения. Напоминает Николая Баскова в комбинации со Стасом Михайловым, коих я в свое время органически не переваривал по отдельности, а уж в совокупности, тем более.

— Семен, приехали, — бросил он небрежно водителю. На что тот выскочил из автомобиля, с завидной скоростью подбежал к задней двери и распахнул её перед барином.

Перед выходом из автомобиля Лойко нахлобучил на голову модный по нынешним временам котелок не забыл прихватить трость с золотым набалдашником, непременный атрибут богемной публики. Стряхнул невидимую соринку с черного двубортного пиджака, поправил в петлице розу желтого цвета. Пижон. Макарский-Наливайченко оказался мужчиной невысокого роста слегка рыхловатым. Расшаркавшись перед маман, он ощерился золотыми фиксами и представился:

— Лойко Макарский-Наливайченко…

На что мама заохала, что та квоха:

— Ой! Не может быть, чтобы сам…

— Тем не менее, это я. — Гость расплылся в еще более благожелательной улыбке, хотя по мне так куда уж шире., заставив маменьку замолчать и позволив пожирать свою персону едва ли не влюбленными глазами. Мне так и хотелось её одернуть, мол, батя в сравнении с этим мозгляком былинный богатырь и поет что тот Шаляпин, особливо после полулитры принятой на грудь «амброзии». — А это, —